Обязан жить. Волчья яма - Страница 67

Дождь вроде перестал, на небе появились голубые проталины, словно оно до сих пор было наглухо засыпано грязными сугробами, но вот потянуло ветром, и снежные завалы начали таять, сквозь их фиолетовую водянистость там и тут проступила свежая лазурь.

Города уже давно не видно, он скрылся за прихлынувшим к дороге лесом. Где-то там, в самой глубине, затаилась Волчья Яма. Даже в самую сухую погоду ветер несет оттуда запахи прелой гнили — самое что ни на есть бандитское место.

Дорога уходила в гору, поворачивая в сторону, в этом месте лес как бы смыкал свои руки — ветви сосен, растущих по обе стороны тракта, сплетались, образуя тоннель, полный пасмурной темноты. Еще недавно Глоба, проезжая тут, всегда соскакивал с линейки, ударял лошадь вожжами, а сам нырял в кусты. Шел вдоль дороги, мягко ступая по опавшей хвое, и слушал лесную тишину — не раздадутся ли крики и выстрелы? В левой руке держал деревянную колодку маузера с откинутой крышкой. А сейчас он только уселся поудобнее, на всякий случай подтянул за ремешок пистолет поближе к колену и так, напряженно вглядываясь в приближающийся лес, въехал в его густую тень под громкий перестук колес, запрыгавших на комьях земли. Лошадь вынесла линейку из-под густого свода деревьев прямо в травяной простор полей, к солнцу.

…Старший брат Глобы Иван зашел в клепальный цех и поманил Тихона рукой. Они вышли в заводской двор.

— Завтра я уезжаю, — озабоченным голосом проговорил Иван, — утром попрощаемся. А пока я хочу тебя познакомить с одним человеком. Все, о чем он будет с тобой говорить, твоим друзьям знать не обязательно. И не удивляйся ничему.

В пустом кабинете партийного комитета Тихон увидел грузного человека в потертой кожаной куртке.

— Садись, — предложил тот и кивнул на стул. — Глоба-младший?

— Да. Он.

— Комсомолец, член бюро цеха… Да ты не молчи, чего язык-то прикусил?

— Если вы обо мне сами знаете, — хмыкнул Тихон, — то чего лишнее болтать?

— Резон, — усмехнулся человек и назвался: — Я Рагоза. Из губчека. О тебе мы знаем, ты прав. И брат тебя характеризовал. Слушай, Тихон, если мы тебе предложим работать у нас?

— Да вы что?! — отшатнулся Глоба. — Я вам там… такого нашурую.

— Ничего, — подбодрил Рагоза, — мы за тобой присмотрим. Оступиться не дадим.

— Я ж ничего не знаю! Сами потом в три шеи погоните! Я ж бревно неотесанное!

— Если заслужишь, — согласился Рагоза, пряча улыбку, — вытурим как пить дать. Так согласен, парень?

— Но почему я?! — продолжал растерянно Глоба. — Лучше людей нет?

— Людей не хватает, — помолчав, сказал Рагоза. — Тут ты попал в точку. А работы много. Кругом кулацкие бунты. По ночам в селах вырезают бойцов продотрядов. В лесах прячутся конные шайки. Отряды Махно подходят почти к самому городу. У них кругом своя агентура. О продвижении наших войск знают наперед. Они убивают рабочих, которые ходят в села на менку. Палят зерно, грабят эшелоны с продуктами — рабочий класс голодает. Бедное крестьянство запугано — активистов уничтожают нещадно.

Рагоза выдернул из-за голенища сапога сложенную бумагу и, развернув ее на столе, подтолкнул Глобе.

— Читай… Завтра будет напечатано во всех газетах, а пока имеем перепечатку на машинке. И пойми правильно, парень. Читай вслух!

Тихон начал глухим от волнения голосом:

— «Резолюция Первого всеукраинского съезда незаможных крестьян о борьбе с бандитизмом…

…Каждый уезд должен дать одну кавалерийскую сотню на кулацких конях и кулацких седлах в войска внутренней службы против бандитов.

…Просить ВЦИК издать приказ о том, чтобы оружие, которое незаможными будет выловлено у бандитов, использовалось для самообороны незаможного крестьянства…»

— Так именно и будет, — прервал Рагоза.

— «…Организовать самооборону села. Каждый наиболее бандитский район должен организовать территориальный полк, связать в нем наиболее сознательных, самых преданных делу трудящихся незаможных селян, которые под угрозой бандитов должны подниматься, связываться друг с другом, отрываясь от мирного труда для ликвидации бандитов.

Съезд обязывает каждый комнезамож зорко следить за бандитами и их укрывателями, о каждом случае… доводить…»

Рагоза потянул листок из пальцев Глобы, свернул его гармошкой и сунул за голенище. Испытующе глянул на Тихона из-под насупленных бровей.

— Вот видишь, какие пироги… И ты, пролетариат города, не поможешь бедному крестьянству? Иль у нас не общее дело, парень? Бандитизм несет всем нам голод, разруху и новые человеческие жертвы. Но мы тебя не уговариваем. Думай сам. Дело предлагается опасное.

Поначалу Глоба думал, что ему сразу выдадут кожаную куртку, сапоги на крепкой подошве, галифе и обязательно — маузер. А еще верного коня с легкой гривой, скрипящее седло и клинок с жарко надраенным медным оголовком рукоятки. Звенящие шпоры, красную звезду на фуражку и ежедневный красноармейский паек.

Но из всего, о чем мечталось, получил только последнее — полфунта хлеба и твердую, как деревяшка, сушеную воблину.

Каждый день Тихон шел через весь город и на окраине стучал в дверь небольшого двухэтажного дома с кирпичными стеками и старой, давно не крашенной, жестяной крышей. Ему открывали, и он поднимался по деревянной лестнице в комнату с домашними шторами на окнах. На дощатом полу лежали вытертые ковровые дорожки. Мебель отсвечивала темным лаком. Шелковый абажур свешивался с потолка на витых шнурах. Это была конспиративная квартира губчека, в которой молодые ее сотрудники постигали азы будущей работы. К ним приходили опытные работники, люди, познавшие царскую каторгу и деникинское подполье. Они учили молодежь умению отрываться от слежки, вырабатывали в них наблюдательность, прививали способность ориентироваться в любых сложных положениях. Новички должны были уметь незаметно следить за другими, четко рисовать словесные портреты, работать в паре с товарищем, метко стрелять из различного оружия, знать приемы обезвреживания преступника голыми руками. И еще много такого, о существовании чего ребята раньше даже не могли предполагать. И все это надо было постичь за два месяца.